Рассказывает народная артистка РФ, РБ, РТ Нурия Исхаковна Ирсаева.

Наша семья помнит и чтит двух участников Великой Отечественной войны — моего отца и его брата. Мой дядя, учитель биологии Абубакир Шарифуллович Ирсаев, ушёл на фронт в самом начале войны и погиб за несколько дней до её окончания — 6 мая 1945 года. У моего отца, Исхака Шарифулловича, в первые девять месяцев была бронь. Призвали его в 1942 году. На станции Абдуллино в числе новобранцев он прошел месячное обучение, оттуда и отправили на фронт. Отца забрали в марте, а 13 октября 1942-го года родилась я. Когда мне исполнился год с небольшим, я мало понимала и только начала говорить, и меня вся деревня в шутку спрашивала: «скоро вернётся твой отец?», я задумывалась и серьёзно отвечала: «послезавтра». 

Служил отец в артиллерийском полку, был на передовой, воевал на Украинском фронте, при прорыве из окружения попали в засаду и их взяли в плен. Он рассказывал, как вели толпу пленных по украинской деревне и украинки пытались выручить кого-нибудь из плена, и остановив на ком-то свой выбор, бросались к нему с криком «это мой муж», «отец» или «сын». Этот прием действовал и фашисты освобождали пленного, но он автоматически становился нацистским холуём. Мой отец отказался от предложения украинки и ушёл с пленными. Этапировали их в один из самых зловещих концлагерей Дахау. Там он и находился до конца войны. Пленных Дахау освободили американцы в 1945 году. Янки уговаривали отца уехать в Америку, а немцы — остаться в Германии, объясняя, что плен им не простят и они будут считаться предателями, изменниками Родины. Мой отец отказался и на этот раз. Советские солдаты этапировали пленных в Донбасс, в советский лагерь, на ручную добычу угля. По сравнению с Дахау, говорил отец, работа и жизнь на шахте показалась раем. Как бы ни была тяжела работа, кормили их неплохо, условия жизни были терпимы. 

В 1946 году отец приехал домой, но только на побывку: отпустили с уговором, что заберёт семью и вернётся в Донбасс. Мне исполнилось тогда 4 года. Помню его возвращение: весна в самом разгаре, разлилась наша речка, кругом бездорожье, отец шёл тропами через горы. Я увидела, как мои сестры побежали к горе, села во дворе на скамейку и не могу сдвинуться с места. Ворота открылись, отец подошёл, взял меня на руки и поднялся в дом. И сразу стало людно, все односельчане собрались посмотреть на него. Помню, как мама хлопотала у печи, пекла блины, как пылало от счастья ее лицо: ей было тогда 38, а отцу 40. Отец вернулся одним из последних, в 1946-ом уже никого не ждали. Он что-то рассказывал односельчанам, а я сидела на его коленях и не торопилась обнимать: с интересом изучала его лицо, волосы, одежду… Боялась упасть, ждала, когда же он меня отпустит. Тогда мне отец не понравился: я почувствовала, как зародилась во мне ревность — почему всё внимание не мне, самой маленькой? Он из Донбасса привёз нам подарки. Какие — не помню, но я на всю жизнь запомнила его шахтёрские галоши, со специальными выемками на подошве. Мы называли их «Шахтерские ката» — они очень хорошо скользили по льду, и мы научились стоя спускаться с горы, да так стремительно и далеко уносили галоши, что завидовала вся деревенская детвора. 

Отпуск закончился, отец стал собираться обратно. Но колхозные руководители в один голос уговорили остаться, уверяя, что договорятся с начальством, мол и в колхозе работники нужны. И он остался. Но вскоре из города пришла милиция и стребовала, почему вовремя не отбыл. Отец заикнулся было о колхозе, но его арестовали в тот же день. Потом, спустя некоторое время, арестованные этапом прошли через нашу деревню в город Белебей. Помню, среди арестованных было много женщин — молодых, красивых, сильных: в то время Женщина-мать была и за мужика, и за кормильца, и за решёткой их было больше: мужчин-то не осталось после войны. Этап остановился в нашей деревне, мама опять готовила, хлопотала, но милиционеры не позволили отцу войти в дом и поесть. Согнали всех и повели в Белебеевскую тюрьму. Сидит отец в тюрьме, а мать обивает пороги учреждений. Кто-то надоумил маму обратиться в инстанции, да не с пустыми руками, а принести кому гуся, кому мёда ... И в самом деле, вскоре освободили отца и он вернулся домой. Вот тогда я была по- настоящему счастлива, что у меня есть отец. Он начал работать в колхозе, в магазине, но вскоре отстранили его от ответственной работы — сказался плен. Послевоенные годы были очень тяжёлыми. Через год родились две мои любимые сестрёнки. Потом в 1952 году родился наш самый младший братик. 

Отец нам, детям, ничего не говорил о военных годах. Только потом, когда уже отца с нами не было, мама рассказала, как отец в Дахау трижды был на волосок от смерти. Немки из близлежащих домов делали вид, что выливают помои, а сами специально поближе к колючей проволоке бросали еду. И когда не видели охранники, пленные могли взять. Однажды, когда отец протянул руку за ограду, его заметил охранник и напустил на него овчарку. Огромная собака мигом нагнала его, отец повернулся лицом к ней, и когда овчарка поставила передние лапы ему на плечи, отец посмотрел ей прямо в глаза. Так они стояли несколько секунд, отец не отрываясь смотрел в глаза собаке. И вдруг, она шумно выдохнув ему в лицо, спустила лапы, повернулась и побежала к охраннику. Он на всю жизнь запомнил, как обжигает лицо дыхание огромной овчарки. Во второй раз, весной, пленных выпустили на прогулку, когда на дворе уже зеленела трава. Пленные кинулись её есть, а друг отца по лагерю держал его за руку — не пустил. Те, кто ел, умирали в страшных мучениях, корчась от невыносимой боли, погибали прямо на глазах и их было много. Как потом стало ясно — это был специальный прием в лагере смерти: держать людей в бараках до появления зелени, а потом выпустить истощенных пленных и их количество в один день сокращалось во много раз. Третий случай был, когда отца включили в рабочую команду и направили в город развозить на тележке продукты в магазины, и в момент, когда он остался без сопровождающего охранника, напали местные немцы и растащили продукты. Отец рассказывал, как ему уже накинули петлю на шею, и тут население заступилось за него. В наше время такое кажется настолько простым и неправдоподобным. Но, надо помнить, что простое население немецкого народа было против фашизма, и, иногда им удавалось, видимо, проявить свою волю.

Отца не стало в 82 года. Все свои последние дни он вспоминал, как в холодные и голодные ночи молился в Дахау, просил у Всевышнего одного дня жизни, чтобы встретиться с близкими и умереть на Родине. 

Война – чудовищное зло на земле. 

Нельзя допустить, чтобы она повторилась. 

Записала Гульбану Магадеева