В наступившем наконец сезоне Башкирский государственный театр оперы и балета порадует своего зрителя сразу несколькими спектаклями, художником-постановщиком которых стал Иван Складчиков, уже известный уфимской публике по опере «Аттила» в постановке Ильдара Абдразакова и балету «Конёк-Горбунок» в хореографии Ивана Васильева. О том, помогает ли актёрский опыт в работе над спектаклем, в чём проявляется профессиональная деформация, и почему художник-постановщик иногда чувствует себя маленьким Богом, беседовала с главным художником БГТОиБ наш корреспондент Елена Никульская.

- Первой постановкой для Вас в Башкирском государственном театре оперы и балета стала «Аттила». Что заставило остаться?

- Во-первых, мой хороший друг, замечательный певец и очень хороший человек Аскар Амирович Абдразаков позвал меня работать вместе, что было огромной радостью для меня, и за что я ему очень благодарен.

К тому же мы очень хорошо сработались с цехами. Могу с уверенностью сказать, что в этом театре одни из лучших цехов не только в России, но и в мире, они потянут любую сложную ручную работу. Это сейчас большая редкость. Здесь шьют лучше, чем во многих театрах Москвы, Санкт-Петербурга, Вены и других городов.

Кроме того, до сих пор основу репертуара здесь составляют балеты Юрия Григоровича, оформленные Симоном Багратовичем Вирсаладзе, и цеха воспитаны на нём. А я тоже, можно сказать, вырос на Вирсаладзе и считаю его своего рода «крёстным папой» в сценографии и костюмах. Поэтому мне с ребятами было очень легко, мы говорили на одном языке.

- С чего начинается Ваша работа над спектаклем?

- Работа художника-постановщика начинается как минимум за год до начала репетиций с обсуждения с режиссёром общей концепции постановки. У каждого из нас есть своё видение материала, и мы должны договориться об этом.

Отрисовка эскизов сценографии и костюмов занимает порядка четырёх месяцев. Пошив костюмов для среднего балетного или оперного спектакля – как минимум пять месяцев. А для оперы «Дон Кихот», которую мы сейчас готовим, - семь месяцев. Это долгая, сложная ручная работа.

Театр, если можно так сказать, - это полиартное мероприятие, здесь участвует целый ряд искусств. И любой спектакль без работы художника, если убрать декорации и костюмы, становится тематическим концертом. Театр становится театром только при полноценном художественном включении, без этого он не живёт.

- Есть ли разница в работе над балетным и оперным спектаклем? И какие постановки Вам интереснее?

- Конечно, разница есть, потому что это капитально разная условность. В балете надо оставлять пустым планшет сцены, чтобы артистам было, где танцевать. Если в опере я люблю делать разноуровневость, использовать лестницы, чтобы хорошо расходилась любая мизансцена, и для зрителя это смотрится более ярко, то в балете такое невозможно. То есть я могу сделать лестницу, но тогда её надо задвинуть вглубь сцены, чтобы основной планшет был пустой.

А сравнивать работу над оперой и балетом очень сложно, это совершенно разный подход. В детстве я был поклонником балета, как и многие дети, мне кажется. Потому что он визуально проще, доступнее, понятнее. Потом у меня был период, когда я безумно любил оперу и хотел работать только с ней. Сейчас я с одинаковым удовольствием работаю и с тем, и с другим. Хотя балет делать чуть проще, так как он меньше. Опера всегда сложнее, потому что у нас в театре, например, только хор 75 человек. Балет же может быть и без кордебалета, рассчитан на 10-15-20 человек.

- Когда Вы ходите в театр в качестве зрителя, не возникает мысль «я сделал бы по-другому»?

- По первой своей профессии я драматический актёр. В юности очень много ходил в театр, а сейчас зачастую на это просто нет времени.

Когда занимаешься этим профессионально, особенно с двух точек зрения – как артист и как художник, знаешь, как себя чувствует актёр и как сделано то, что его окружает, всё сложнее становиться просто зрителем. Но когда сидишь в зале, и то, что происходит на сцене, настолько захватывает, что уходят профессиональные доводы, случается момент настоящей эмпатии – это самое прекрасное, что может случиться в театре.

- То есть профессиональная деформация всё-таки есть?

- Конечно. Сейчас я могу любой костюм сходу разложить на составные части. Я вижу, что вот эту тесьму мы использовали в постановке пару лет назад, а вот эти китайские стразы можно купить на таком-то сайте.

- Для Вас прикладное искусство это больше про творчество или ремесленничество?

- В спектакле Товстоногова «Ханума» главная героиня голосом замечательной артистки Людмилы Макаровой говорит: «Хороший сапожник – художник, и хороший портной – художник. А если сапожник плохой, то зачем о нём говорить». Это из той же серии, всё зависит от личности. Великолепный, потрясающий художник Александр Бенуа создавал театральные костюмы высочайшего уровня, на которые до сих пор смотришь, как на абсолютные произведения искусства ручной работы.

Для меня есть один нюанс – я считаю, что эту жизнь надо прожить на чистовик. Если есть возможность сделать сейчас и хорошо, то почему бы и не сделать. Почему бы не попытаться «плюнуть в вечность». В конце концов, если не пытаешься этого сделать, то ты всегда будешь по большому счёту продавцом билетов. Хотя и к этому можно подойти творчески.

- У Вас есть опыт проживания роли на сцене. Помогает ли это сейчас как художнику?

- Безусловно, это внутреннее понимание безумно помогает мне сейчас, потому что я могу поставить себя на место актёра и представить, чего бы мне хотелось. Костюмом артисту можно ухудшить ситуацию, а можно улучшить. А можно и сделать так, что половина характера уже будет заложена в нём – это будет давать и артисту нужное внутреннее ощущение, и зрителю нужный эффект.

- Что даёт Вам ощущение счастья в работе?

- Во-первых, когда я делаю людей красивее. У танцовщиков и певцов бывают разные фигуры. Где-то что-то в костюме поменял, и ноги стали казаться длиннее, туловище короче, он сам стал стройнее.

Ещё приносит бешеное счастье – в опере это особенно чувствуется, но и в балете, в принципе, тоже – когда оркестр начинает играть, и в какой-то момент мир на сцене от тебя отодвигается и начинает жить своей жизнью, складываются истории, о которых ты даже не задумывался. В этом есть какая-то магия – когда вдруг всё начинает жить, работать, дышать, а ты сидишь и думаешь: «Как же здорово я придумал!». И даже чувствуешь себя маленьким Богом, который создал этот мир, всех одел, обул, накормил. Причём накормил в буквальном смысле слова, потому что надо продумать в том числе и реквизит – чем актёры едят, из чего пьют. Ты посадил им деревья, построил дома, и облака, придуманные тобой, полетели – маленький мирок закрутился, задвигался.

А потом ещё отодвигаешься от этого, начинаешь смотреть как зритель. И самое прекрасное, когда тебе и как зрителю это всё начинает нравиться.

Беседу вела Елена Никульская

Фото Олега Менькова